— Вера Павловна, я принесла вам чай с мёдом.
Елена приоткрыла дверь, стараясь не скрипнуть половицей. Свекровь сидела в кресле у окна, спицы мелькали в её руках с привычной размеренностью.
— Ставь на стол.
Голос без интонаций. Елена поставила чашку на прикроватную тумбочку и замерла. Три месяца они живут вдвоём в этой квартире после похорон Андрея. Три месяца тишины, в которой слышен каждый вздох.
Вера Павловна — худощавая, с седыми волосами, собранными в узел, — никогда не выглядела приветливой. Семь лет назад, когда Андрей впервые привёл Елену в родительский дом, она поздоровалась вежливо, но без тепла. На свадьбе сидела в углу с неподвижным лицом. Когда молодые сняли отдельную квартиру, лишь кивнула.
Елена пыталась быть хорошей невесткой. Приезжала по выходным, готовила, убирала. Свекровь принимала это молча — ни благодарности, ни недовольства. Просто существовала рядом, словно за стеклом.
— Она всегда такая была, Леночка, — говорил Андрей. — Не принимай близко к сердцу. Мама просто не умеет показывать чувства.
Елена кивала, но внутри жило ощущение собственной неполноценности. Словно она недостаточно хороша для этой семьи.
Потом Андрей заболел. Рак лёгких, четвёртая стадия. Врачи говорили о полугоде, он продержался восемь месяцев. Последние недели переехали к Вере Павловне — одной Елене было тяжело.
Свекровь освободила для них большую комнату, сама перебралась в маленькую. Дежурила по ночам у постели сына, меняла бельё, варила бульоны. Делала всё безупречно и молча. Елена ни разу не видела её слёз.
Когда Андрей умер, Вера Павловна закрылась в комнате на три дня. Вышла постаревшей, но с прежним непроницаемым выражением лица. На похоронах стояла прямо, глядя поверх людей. Елена рыдала, цепляясь за гроб, а свекровь не проронила ни слезинки.
После похорон Елена собиралась съехать. Но когда заговорила об этом, Вера Павловна возразила:
— Зачем тебе съёмная квартира? Здесь три комнаты, места хватит.
Это не было приглашением. Скорее констатацией. Но Елена, растерянная от горя, согласилась.
Так они и зажили. Утром каждая пила кофе на своей половине. Вечером ужинали молча, изредка обмениваясь фразами о погоде или необходимости купить хлеб. Вера Павловна вязала, Елена читала в наушниках. Две женщины под одной крышей и пропасть между ними.
Однажды субботним утром Елена решила разобрать антресоли. Вера Павловна уехала на дачу — небольшой участок за городом, куда ездила каждые выходные. Среди пальто и коробок Елена обнаружила потёртый кожаный сундук, запертый на замок. Ключ торчал в замочной скважине.
Елена колебалась. Чужие вещи, лезть нехорошо. Но она просто убирается, наводит порядок.
Повинуясь любопытству, повернула ключ.
Внутри лежали детские вещи. Крохотные распашонки, выцветшие чепчики, вязаные пинетки. Всё аккуратно упаковано в папиросную бумагу, пропитано нафталином.
Елена осторожно достала распашонку. Тонкая ткань, почти прозрачная, с вышитыми вручную ромашками. Работа невероятной красоты.
Под одеждой — деревянная шкатулка. В ней стопка пожелтевших фотографий и связка писем.
Первая фотография: совсем молодая Вера Павловна, лет двадцать, сидит на скамейке. На руках крошечная девочка в белом кружевном платье. Лицо женщины светится нежностью, которую Елена никогда не видела у свекрови.
На обороте выцветшими чернилами: «Я и моя Машенька, июнь 1978 года».
Машенька? Андрей никогда не упоминал сестру. Всегда говорил, что рос один.
Елена начала читать письма. Первое датировано августом 1978 года.
«Верочка, милая моя, держись! Машенька на небесах, ей там хорошо. Господь забрал её к себе. Не вини себя, доченька, ты сделала всё. Врачи были бессильны. Порок сердца не лечится. Приезжай к нам, отдохни. Твой отец очень переживает, постарел за эти дни. Мы любим тебя. Мама.»
Елена замерла. У Веры Павловны была дочь, умершая младенцем. Почему Андрей никогда не рассказывал?
Следующее письмо от подруги.
«Вера, прости, что не приехала на похороны. Не смогла. Сама недавно родила, боялась сломаться. Мне страшно за тебя. Ты совсем одна, Толик в море. Напиши хоть строчку. Люся.»
Толик — отец Андрея, морской офицер, умерший, когда сыну было восемь.
Елена продолжала читать. Письма складывались в картину. Машенька прожила три месяца. Родилась с пороком сердца, врачи предупреждали о малых шансах. Вера Павловна металась по больницам, но в конце семидесятых младенцам такие операции не делали.
Девочка умерла дома, на руках у матери.
Из писем становилось ясно: она долго не могла оправиться. Год жила как в тумане, потом два. Родители советовали родить ещё, говорили, что это поможет. Но Вера Павловна боялась снова привязаться и потерять.
Только через пять лет решилась. Родился Андрей — здоровый мальчик. Но страх остался. Подруга писала:
«Вера, я понимаю твой ужас. Но ты не можешь жить, постоянно ожидая беды. Андрюша чувствует твою тревогу. Ты держишь его на расстоянии, боишься подпустить близко. Милая, отгораживаясь от любви, ты лишаешь радости и себя, и ребёнка.»
Последнее письмо Вера Павловна написала себе.
«Я, Вера Павловна Соколова, обещаю больше не привязываться так сильно, чтобы потом не испытывать такую боль. Я буду хорошей матерью для Андрея, дам ему всё необходимое, но не позволю себе любить его так, как любила Машеньку. Потому что если я снова так полюблю и потеряю — не выживу. Не хватит сил.»
Елена медленно сложила письма обратно. Руки дрожали. Перед глазами вся жизнь Веры Павловны предстала с другой стороны.
Эта женщина потеряла ребёнка и с тех пор жила в страхе. Выстроила стену, чтобы защититься от боли. Когда Андрей привёл Елену, Вера Павловна снова испугалась привязаться.
А потом Андрей заболел. И умер. И она снова потеряла самого дорогого человека.
Елена вспомнила, как свекровь стояла на похоронах — прямая, с каменным лицом. Тогда казалось, что она бесчувственная. А теперь понятно: Вера Павловна не могла позволить себе сломаться. Потому что если бы начала плакать, не смогла бы остановиться.
Елена закрыла сундук и вернула ключ в замочную скважину. Долго сидела на полу, прислонившись к стене.
Что делать с этим знанием?
К вечеру Вера Павловна вернулась. Елена готовила ужин.
— Вы не замёрзли? На улице холодно стало.
— Нормально.
Они сели за стол. Молчание повисло грузом.
— Вера Павловна, — неожиданно начала Елена, — я хотела… Мы могли бы вместе поехать завтра на кладбище? К Андрею? Мне было бы легче не одной.
Свекровь подняла удивлённый взгляд.
— Хорошо. Поедем.
На следующий день ехали в автобусе молча. Елена держала букет хризантем, Вера Павловна — икону.
На кладбище привели в порядок могилу. Потом долго стояли рядом, каждая в своих мыслях.
— Он был хорошим сыном, — тихо сказала Вера Павловна. — Я не всегда правильно… Не умела показывать, как люблю. Но я любила. Очень.
Голос дрогнул. Елена увидела слезу на щеке свекрови. Первую за все месяцы.
Не раздумывая, обняла её. Вера Павловна замерла, не зная, как реагировать. Потом прижалась к Елене и тихо заплакала — беззвучно, сотрясаясь от рыданий.
Они стояли долго. Две женщины, потерявшие одного человека. Две женщины, разделившие боль.
После кладбища что-то изменилось. Елена стала готовить ужин на обеих, и они ели вместе, уже не в молчании. Разговаривали о мелочах — о погоде, новостях, соседях.
Через неделю Елена решилась.
— Вера Павловна, я нашла в антресолях сундук. Случайно. Я убиралась и…
Свекровь побледнела.
— Ты читала письма?
— Да. Простите. Но я рада, что прочитала. Я многое поняла.
Вера Павловна молчала, глядя в окно.
— Я всегда думала, что вы меня не принимаете, — продолжила Елена. — Что недостаточно хороша. А теперь понимаю: вы просто боялись. Боялись снова потерять.
— Я потеряла всех, — тихо сказала свекровь. — Машеньку. Потом мужа — в сорок лет инфаркт. Потом Андрея. Каждый раз думала, что не переживу. Но переживала. И каждый раз становилось страшнее любить кого-то.
Она повернулась к Елене.
— Когда Андрей привёл тебя, я увидела, что он счастлив. И испугалась. Если я приму тебя, привяжусь, потом будет больнее. А если вы разведётесь? Или ты бросишь его? Мне казалось безопаснее держать дистанцию.
— Но я не бросила его, — мягко сказала Елена. — Была рядом до конца. И не собираюсь бросать вас. Если не против.
Вера Павловна шумно втянула воздух.
— Я не заслуживаю твоей доброты. Была холодна все эти годы.
— Вы защищались. Это нормально. Но, может, попробуем по-другому?
Они долго сидели на кухне, пили остывший чай и разговаривали. Вера Павловна рассказывала о Машеньке — какая она была крошечная, как любила колыбельные, как улыбалась.
— После Машеньки я долго не могла… Андрей родился через пять лет. Я боялась всю беременность. К нему в кроватку подходила со страхом — вдруг что-то случилось? Каждую ночь проверяла, дышит ли. Даже когда вырос, не могла перестать бояться. Всё ждала, что случится плохое.
— И случилось.
— Да.
Они помолчали.
— Вера Павловна, можно покажу вам одну вещь?
Елена принесла сундук. Открыла и достала распашонку с ромашками.
— Это вы вышивали?
Свекровь кивнула, касаясь ткани.
— Когда была беременна Машенькой. Столько всего наделала — кофточки, чепчики, одеяльца. Думала, она будет носить. Потом не смогла выбросить. Сложила в сундук и больше не открывала.
— А хотите, я свяжу такие же для моего ребёнка? Если когда-нибудь у меня будет малыш.
Вера Павловна резко подняла голову.
— У тебя… ты беременна?
— Нет. Просто мечтаю. Когда-нибудь. Андрей тоже мечтал. Мы хотели, но откладывали — то карьера, то ремонт. Потом он заболел, стало поздно.
Помолчала.
— Но я не старая. Мне тридцать два. Может, встречу кого-то. Или усыновлю. Не знаю. Просто хочется кому-то отдавать любовь.
Вера Павловна взяла её руку и сжала.
— Ты будешь прекрасной матерью. Добрая и терпеливая. Не то что я.
— Вы тоже добрая. Просто напуганы. Но мы обе напуганы. И обе одиноки. Почему бы не быть одинокими вместе?
В глазах свекрови блеснули слёзы, но она улыбалась.
Прошло несколько недель. Елена перестала называть свекровь «Вера Павловна» — теперь «мама». Та отвечала «доченька», и каждый раз лицо смягчалось.
Они готовили вместе, ходили в театр, гуляли в парке. Вера Павловна учила Елену вязать. Елена показывала, как пользоваться интернетом.
Однажды вечером Вера Павловна принесла семейный альбом.
— Хочешь посмотреть? Давно не открывала, но подумала… Может, пора.
Они сидели на диване под пледом, разглядывали фотографии. Юная Вера Павловна в белом платье — день свадьбы. С мужем на берегу моря. Крошечная Машенька в кружевном платье.
— Она была красивая, — прошептала Елена.
— Да. И знаешь что? Я рада, что могу говорить о ней без боли. Столько лет запрещала себе вспоминать. Думала, так легче. Оказалось — только хуже.
Перевернули страницу. Маленький Андрей — годовалый, пухлый. Постарше — в школьной форме с букетом. Юноша — высокий, красивый.
— Здесь ему восемнадцать. Только поступил в институт. Такой счастливый был.
Последние страницы — свадьба Андрея и Елены. Молодые, смеющиеся. Вера Павловна рядом — строгая, сдержанная, но в уголках губ заметна лёгкая улыбка.
— Я тогда хотела обнять тебя. Ты была красивая в этом платье. И так счастлива. И Андрей счастлив. Я хотела подойти, поздравить, сказать что-то тёплое. Но не смогла. Застыла.
— Теперь вы можете обнять меня.
Вера Павловна обняла её. Крепко. И Елена поняла, что нашла то, что искала все годы. Не просто приятие — близость. Настоящую семью.
— Знаешь, доченька, я всю жизнь боялась потерять тех, кого люблю. И потеряла всех. Но не потеряла тебя. Ты осталась, хотя могла уйти. Спасибо.
— Я никуда не уйду, мама. Мы теперь друг у друга есть. И этого достаточно, чтобы жить дальше.
— Да. Достаточно.
Они сидели, обнявшись, глядя на фотографии. За окном моросил дождь, в комнате горел тёплый свет лампы. И впервые за долгое время обеим было спокойно.
Иногда, чтобы найти семью, нужно открыть сердце и позволить войти тому, кто стучится. Даже если страшно. Даже если раньше не получалось. Потому что настоящая близость стоит любого риска.
